Когда не было егерей: первый с тока

Вадим Жибаровский 2 апреля 2018 в 10:18

Я рано начал охотиться, с двенадцати лет. Ну уж ладно, чтобы не провоцировать чью-то язвительную иронию («охотиться, тоже мне!») – рано – стал самостоятельно бродить по лесу с ружьем. И родители не возражали, и самому было интересно.

Вот он зашелся в самозабвенном шипении – «точении», живо передающем накал его страсти, силу инстинкта, зов предков. Фото: Fotolia.com

Кстати и власти не пресекали моего увлечения, во всяком случае, лесники подсказывали, куда пойти, а местный милиционер иной раз подвозил на мотоцикле.

О егерях и охотоведах я попросту в те годы и в тех местах слыхом не слыхивал.

Да и существовали ли они? Трофеи брал небогатые, но разные: рябчик, тетерев, глухарь – из боровой (указываю в возрастающем порядке по массе, но в убывающем – по количеству добытых птиц) да из водоплавающих – кряква с чирком, зимой – беляк, изредка белая куропатка.

Естественно, все это происходило во время школьных каникул, поелику мальчиком я был, по рождению, столичным.

И вот, зная о моем каникулярном времяпровождении, знакомые нашей семьи, больше отцовские, стали донимать меня одним и тем же вопросом: «Ну и как ты этим летом (зимой) поохотился?»

Поначалу я с детской занудливостью старался живописать все в подробностях, но, быстро повзрослев, понял, что «заинтересованность дядей» носит сугубо формальный характер, и стал удовлетворять их внимание к ребенку общими фразами.

Однако кое-кто из них, демонстрируя знание предмета, детализировал вопросы: бывал ли я на тягах вальдшнепа, охотился ли на токах, что, по их мнению, характеризовало истинного охотника. Я стыдливо отвечал, что не приходилось. Врать же не хотелось, и не потому, что был излишне правдивым, а из весьма прагматичных соображений.

Читайте материал "Странные удачные охоты на глухаря"

Мне хватало ума сообразить, что знающий человек без труда может подловить на любой мелочи, и тогда сраму не оберешься. Здесь обычно выручал отец, взваливая вину на себя и объясняя пробел в охотничьем воспитании сына крайней занятостью на работе.

Я же с тех пор долгое время воспринимал себя обделенным судьбой неохотником. Нетерпеливая детская мечта торопила безжалостное и неподвижное время: скорей бы закончить эту проклятую школу!

Грезилось же мне сумбурно и неопределенно: в первую же послешкольную весну – я в шалаше на моховом болоте ожидаю подлета косачей, нет, в березовом перелеске ловлю чутким ухом хорканье вальдшнепа, нет-нет, в сумрачном бору я подскакиваю под песню к зашедшемуся в вокале мошнику...

ПОЕЗДКА

И вот наконец-то случилось! Я в институте – да здравствует студенческая вольница! Середина второго семестра, до зачетов и сессии далеко, пропущенное наверстаем – вперед, к мечте.

Поезд Москва – Рига не едет, ползет – 600 км за 22 часа, но и они прошли. 3 км на автобусе до Базара с коновязями и обшарпанными лотками. Автобус на Освею (уже в Белоруссии) только в 14 часов, а сейчас утро. Двинусь пешком – до моей деревеньки всего-то 15 верст, а может, и подкинет кто.

Поезд Москва – Рига не едет, ползет – 600 км за 22 часа, но и они прошли. Фото: Семина Михаила

Прохожу знакомый с детства городишко насквозь. Вот уже Русское кладбище с почерневшим снегом меж могил и вороньим граем с голых берез, а дальше – стадион и булыжная дорога. Бодро иду по песчаной бровке.

Слева огромное озеро Себежское, справа – не меньшее Ороно, их плесы еще подо льдом, окаймленным полоской свинцово-сизой воды. Миную быструю речушку Угоринку, любуясь на бесчисленные стаи уток, покрывающие вымоину в месте ее впадения в Ороно, и поднимаюсь в гору.

Песчаные холмы, поросшие корабельным бором, пивными животами накатывают на берега озер. Речка Глубочица: вспомнились красавцы-язи – на стрекозу, фантастические раки – на лягушку, крякухи из-под брошенной в камыши палки.

Не прошло и двух часов, а за спиной одиннадцать километров. Осталось всего ничего, и тут грузовичок. К деревушке подлетел с комфортом, и сразу же к Мише.

Расстались мы с ним полтора месяца назад, когда я провел в деревне свои первые студенческие каникулы. Ходили на зайчишек с его выжловочкой-эстонкой. Тогда все образовывалось по классике: помычка и стрел через 10 – 20 минут, да и на лаз он ставил безошибочно. Редко к обеду возвращались без пары белячков. К слову, и весенний мой визит мы тогда обговорили.

Читайте материал "Сроки весенней охоты 2018"

Миша был не из разговорчивых, так что я толком не понял, рад он моему появлению или нет. Зато Валентина, хозяйка его, явно была довольна скромными московскими гостинцами.

«Сводит тебя Мишаня в лес, сводит – беспрерывно повторяла она, – кто ж еще?» Успокоенный, я вскоре засобирался. «Иди, отдыхай, зайду я», – бросил на прощанье Миша.

САМ МОЛОТОК

Квартировал я уже не один год у Степаниды, жившей на краю деревеньки у самого леса в покосившейся хатке под соломой. Это была крохотная юркая старушка с вечно выбившейся прядью седых волос из-под перекошенного платка, одетая в длиннополую выцветшую юбку, подпоясанную передником, и вытертую кацавейку. Она напоминала мне добрую бабу-ежку.

Вот и сейчас я застал ее стоящей у печи – непомерным для ее роста пестом она что-то толкла в ступе, выдолбленной в березовом полене. «Сейчас оттолкнется и вылетит в трубу», подумалось мне. Но Степанида, отложив дела, бросилась накрывать на стол. Я с удовольствием поел теплой бабки со шкварками и солеными огурцами, а потом попил чаю с мятой клюквой.

Я застал ее стоящей у печи – непомерным для ее роста пестом она что-то толкла в ступе, выдолбленной в березовом полене. Фото: Семина Михаила

К вечеру зашел Миша. «Пойдем послухаем», сказал он. Я догадался, что мы отправимся «на подслух» и быстро собрался. – «А ночевать не будем?» – «Та не, зачем.»

Мы шли кромкой леса. Озеро, что правильным трилистником, расположилось прямо под деревенькой, растеклось по низинам и подступило к лесу, но плес еще покрывал серый ноздреватый лед, вдоль и поперек располосованный трещинами. Табунки уток снимались по ходу и, описав короткую дугу, тут же приводнялись впереди, либо сзади нас.

Цапля было испугавшись, изготовилась взлететь и даже сделала несколько холостых взмахов крыльями, но раздумала и лишь проводила нас взглядом. Чайки снялись с кромки льда и, громко перекликаясь, унеслись прочь. На мелководьях в лучах уже низкого солнца искрились круги играющей рыбы.

Какое же диво окружало меня, впервые оказавшегося здесь весной! Свернув, мы пошли по знакомой дороге. И если у воды было зябко, то в лесу я быстро согрелся и расстегнул штормовку. Но как же все изменилось с зимы!

Читайте материал "Леший леса: глухарь бывает заколдованным"

Безликие стволы осин налились радующей глаз прозеленью, березы слепили белизной, хвоя елей поражала изумрудным свечением. Ивняки с желтыми, красными, коричневыми ветвями изукрасились меховыми шариками, серебрящимися на свету. Птичий гомон, казалось, заполнивший все пространство, глушил. Пернатая мелюзга непрестанно пищала, свистела, щелкала из каждого куста...

Мы перешли речушку, поднявшуюся почти под настил моста. Справа виднелась старая вырубка, поросшая карандашником. «Во, там и мотаются твои слонки, уж не знаю, чего ты в них нашел», – ухмыльнулся Мишаня, неопределенно тыкнув пальцем в ту сторону.

«Слонкой» в Белоруссии называют вальдшнепа, и я уже знал это слово с зимы, когда умасливал его показать мне весеннюю охоту. «А где там?» – переспросил я. – «Та, где хотишь», – закрыл тему Миша.

Обогнув лесное озерко, где я очень удачно летом рыбачил на спиннинг, мы сошли с дороги по еле приметной тропке и вскоре остановились. Миша набрал сушняка и запалил костерок у поваленной сосны. Я вспомнил, что часто вспугивал в этих местах глухарей, а однажды копалуха, оттопырив крыло, явно уводила меня от гнезда, хоть дело было в июле.

Мы перешли речушку, поднявшуюся почти под настил моста. Справа виднелась старая вырубка, поросшая карандашником. Фото: Рудмана Виктора

«Так мы, считай, на току», – подтвердил мои воспоминания Миша.

Сумерки постепенно заполняли прогалы между соснами, пласты слежавшегося снега контрастней проступали на фоне почерневших кочек, поутихла птичья возня. Мой проводник поднялся и сделал знак рукой, чтобы я следовал за ним. Он, казалось, бесшумно плыл между кочками.

Мы прошли пару сотен метров, когда Миша остановился, опершись спиной на сосну, и приложил палец к губам. Я остановился рядом и замер. Не помню, сколько времени мы простояли, но ...те заветные звуки, ради которых мы пришли сюда, я угадал сам. И Мишино пожатие моего запястья несколько запоздало.

На его вопросительный кивок, я замотал головой – да, да, я угадал эти мощные хлопки крыльев усаживающейся птицы, и меня распирала радость. Я не считал, сколько их было пять, семь, но, когда Миша махнул рукой на выход, я расстроился.

У костерка Миша спросил, найду ли я дорогу на ток, чем поверг меня в недоумение. Я то рассчитывал на совместный поход, но мой провожатый буркнул на это: «Большой уже, чтоб за маткину титьку держаться!»

Дело осложнилось, и я стал вспоминать ориентиры по дороге к токовищу: огромный муравейник, два выворотня навстречу друг другу, да... ветвь сосны со свежим изломом, но... ведь ночь будет.

Читайте материал "Межняк: глухарь и тетерев в одном лице"

Уже в деревне Миша напомнил, что в два часа я должен быть в том месте, где жгли костерок, подходить только под вторую песню и на снег не ступать. Еще зимой он пытался изображать мне колена глухариной песни, используя спичечный коробок и полукруглый роговой гребень Валентины.

Разобиженный, я поблагодарил его с той язвительностью, на которую только был способен. Хмыкнув что-то под нос, Мишаня ушел.

У костерка Миша спросил, найду ли я дорогу на ток, чем поверг меня в недоумение. Фото: Игнатова Валентина

Конечно же, заснуть я не смог. Тут сыграли свою роль и обида, и волнение, и обыкновенный страх перед ночным лесом, хотя заблудиться я нисколько не опасался. Наконец упрямство превозмогло трусость.

В четверть второго я вышел, в конце деревни чье-то окно светилось мутным расплывчатым светом. Не Мишкино ли?! Может, усовестился? Нет, ждать не буду, догонит, если захочет.

Подмораживало, и трава похрустывала под ногами. Отцовский трофейный фонарик с разноцветными шторками чуть высвечивал белесое пятно под ногами. Позади озеро с перепуганными в ночи утками. Надо сбавить темп, а то уже мокрый. Дорога хорошо видна без фонаря, пригляделся, да и звезды на ясном небе, и больше половины яичной луны.

Перед озером чуть столбняк не хватил – рюхнул кабан, и лес наполнился треском убегающего стада. Это ж потом дошло, что кабаны. А вот и кострище. Перекурил на валежине и, не дожидаясь двух, пошел искать тропку к току.

Батарейка почти сдохла, может, кто из старичков помнит эти плоские батарейки, черт бы их побрал! Но тропку нашел, попутал немного с муравейником, но и на него наткнулся. Светлый излом ветки увидел с десяти шагов. Ура!!! Вот и сосна, где стояли на подслухе. Отсюда и буду слушать.

Тишина леса оказалась обманчива. Шаги заглушают сосредоточенную и упорную работу весны, и тогда кажется, что промозглое безмолвие поглотило тебя целиком. Но стоит остановиться, как лес наполняется звуками, слышимыми отовсюду.

Вот уже вполне различимы журчание талой воды, скатывающейся в дальний овраг, звон расколовшейся льдинки на луже под выворотнем, облегченный скрип еловой лапы, что вдруг распрямилась и осыпала землю остатками отпустившего ее зернистого снега, сухой шорох подмытого и осыпавшегося в ручей сугроба.

Потом были и первая тяга, и первый тетеревиный ток, но это, как говорится, другие истории. Фото: Fotolia.com

А вот и слабый ветерок качнул дремлющие ветви, и те подняли вокруг неумолчный шум. К тому же я совершенно не представлял себе, какую песню жду. Я знаю лишь, что никакие имитации не могут дать четкого представления о ней, но слепо верю в свою интуицию.

Читайте материал "Вопреки здравому смыслу: о регистрации пневматики и короткоствольном оружии"

Сколько я простоял в напряженном ожидании? И вдруг этот долгожданный сухой звук, опознанный сразу и безошибочно, не укладывающийся ни в литературное «тэканье», ни в прочие сочетания букв, которыми его пытаются передать.

Он повторился еще несколько раз, и я уже уверовал, что он мне давно знаком. К тому же ухо уловило и более удаленные щелчки, но я ждал «второй песни» своего певца, узнать которую уже не представляло труда.

И вот он зашелся в самозабвенном шипении – «точении», живо передающем накал его страсти, силу инстинкта, зов предков. Не обязательно было видеть, чтобы представить себе грацию его движений и поз, неоднократно виденных на картинках. Я было решил подходить, но тут же остановился, чтобы пережить все еще и еще раз. О, «дать распеться» я как-то не вспомнил.

Подходил я, строго следуя советам учителя. И вот он передо мной, вполсосны и вполоборота. Но он виделся черным абрисом на чуть сером фоне. Я подскочил еще несколько раз и остановился за пирамидальным можжевельником. До птицы было не больше 25 метров. Под очередную песню выстрелил. Мой вальтер 16-го калибра не подвел, и привезенная отцом с войны «тройка» свалила птицу замертво. В обнимку с горячей ношей я побежал к кострищу, чтобы внимательно ее рассмотреть...

Под очередную песню выстрелил. Мой вальтер 16-го калибра не подвел. Фото: Семина Михаила

На валежине сидел Михаил, огонек его цигарки высвечивал улыбку. «Вишь вот, а все с нянькой хотел! Сам молоток!» Оказалось, что он шел за мной и даже собирался подвести, если бы у меня не получилось. На моем сердце потеплело. Да и как я посмел плохо подумать об этом человеке?

«Миш, сверни цигарку», – попросил я. Он свернул и протянул ее мне, чтобы я послюнявил. «Ладно, посмоли, а я своего сниму. Подождешь?» Закинув за плечо ружье, он ушел.

Потом были и первая тяга, и первый тетеревиный ток, но это, как говорится, другие истории.

http://www.ohotniki.ru/hunting/societys/societys/article/2018/04/02/650881-kogda-ne-byilo-egerey-pervyiy-s-toka.html