Когда сержант Семен Куракин уезжал в отпуск, однополчане, провожавшие = его на вокзале, от души советовали ему:
— Гуляй, Семен, хорошенько. Набирайся сил, отсыпайся как следует, а главное время зря не теряй. Отпуск-то твой — всего неделя.
— Будет порядок. Все успею! — заверил Семен друзей. Два дня после этого разговора вез Куракина поезд по заснеженным лесам и полям. Но вот и родная Кирилевка.
Был уже вечер, когда Семен, распахнув дверь, переступил порог отчего дома. Невысокий, коренастый, с раскрасневшимся от волнения и мороза скуластым лицом, в заиндевелой шинели и ушанке, из под которой теплой светились глаза, предстал он перед изумленной и обрадованной семьей.
Мать Семена, увидев сына, от радости охнула. Из-за перегородки вышел отец, такой же, как сын, широколицый и кряжистый; из-за стола вскочила сестра и младший брат и бросились к нему.
В этот вечер в доме Куракиных долго горел огонь. У каждого немало о чем нашлось рассказать, было что-и послушать. Когда же в конце-концов все стали укладываться спать, сестра Ксеня сообщила Семену по секрету:
— А тебя тут все Люба вспоминает, скучает, ждет.
Семен удивился.
— Какая Люба, Козырева? — Так ведь молода она еще! — Ей девятнадцать полгода уж как стукнуло,— запальчиво возразила Ксения. — Все равно, нескладная она какая-то,— заупрямился Семен.— Не нравится, одним еловом. С дороги Семен устал, спал крепко и не слыхал как незадолго до рассвета в деревне лаем залились собаки, кто-то бухнул из ружья. Не видел бегающих по улице людей. Проснулся он, однако, по солдатской привычке, рано и сразу же услыхал сердитый голос отца. Старик Куракин в полушубке сидел у окна и курил. — Не было печали, черти накачали,— ворчал он. Семен приподнялся на локте. — Что случилось, батя? — Волк одолел,— ответил отец. — Какой волк? — не понял Семен. — Известно какой. Серый. Режет ворюга скотину чуть ли не каждую ночь и баста. В деревне в каждом дворе уже побывал. Семен сбросил с себя одеяло. — Что ж вы его не убьете? Или охотников не стало? — удивился он. Старик усмехнулся. — Черт его убьет. И лют, и сторожек... Ночь к нам, да ночь к соседям в Пронино, так всю зиму и разбойничает. Да ты спи. Тебе-то что. Отдыхать приехал. — А ты куда собрался? — спросил Семен. — К Марье Стоговой. Он у нее сегодня телушку зарезал. Ободрать просят,— ответил отец, вставая.
Семен тоже поднялся с кровати. Сон пропал. Быстро одевшись, он вышел на улицу вслед за отцом.
После двухлетней отлучки заснеженная Кирилевка показалась ему необыкновенно чистой и нарядной. С любопытством оглядывая дома и деревья, Семен прошел вдоль всей деревни и завернул в проулок к Стоговым. У марьиного сарая собралось человек десять. Люди рассматривали широкий лаз в крыше, дивились сноровке зверя, ругались, охали. — Здорово, земляки! — поприветствовал Семен односельчан.— О чем спорите? Его сразу окружили со всех сторон. — Семен, приехал! Здорово, служба! Вот смотрим, как зверь орудовал,— пояснил кто-то. Стогова, немолодая уже вдова, платком утирая слезы, пожаловалась:
— Последней скотины лишил, враг. Думала с рождества молоком ребятишек поить, да где уж теперь...— всхлипнула она. — И у нас на прошлой неделе овцу зарезал,— сообщила небольшая с веснушчатым лицом девочка. Сухой и ровный, как жердь, дед Степанов заметил: — Ерунда получается. Мы машины покупаем, каждую копейку бережем, а тут убыток. И ведь надо же так, ни одного охотника в деревне, как на зло! — Помог бы нам, Семен Прохорович. Взялся бы за это дело,— попросила неожиданно Марья.— Ты человек военный, умелый. Пособи народу. Видишь урон несем? Тебе все люди за это спасибо скажут. И на охоту ты раньше хаживал... — Я только приехал, тетка Марья,— усмехнулся Семен,— еще в толк не взял, что к чему? — Вот и попытай счастья, прямо с ходу! — подзадорили колхозники. — Я лучше его на чем-нибудь другом попытаю,— отшучивался Семен. — Нет, ты уж тут попробуй. Дело сноровки, уменья требует. Опять же стрелять надо хорошо. А у тебя три лычка на погоне, тебе, стало быть, и карты в руки,— пробасил бригадир Фролов. — Мы ведь не неволим, мы только просим,— развел руками дед Степанов,— подсоби! А в помощники тебе все пойдем. Я так первый. — Да ты дед сослепу пальнешь не туда,— пошутил кто-то.
В толпе засмеялись.
Степанов сердито прищурил глаз и, глядя на шутника с укоризной, проговорил:
— Тебя не зашибу, не пугайся. Только зубы тут скалить не к чему. О серьезном разговор идет. Не до смеху.
Семену от этих слов стало не по себе. Разговор, точно, шел о серьезном и важном для его земляков деле. И теперь он ощущал неловкость за свой отказ. Односельчане смотрели на него с надеждой. Семен почувствовал, что от него ждут ответа и поспешил исправить неловкость.
— Попробовать, конечно, можно. Отчего же не попробовать,— согласился он,— только уговор: пусть мне кто-нибудь помогает. Одному тут не справиться. Да и несподручно одному такой охотой заниматься.
Колхозники зашумели. Помогать ему вызвалось несколько человек, но Семен сам отобрал из них только двоих: старика Степанова и Фролова. Они оба когда-то занимались охотой и теперь могли оказаться полезнее других.
Зашли в избу к Степанову. Обсудили дело. Решили ночью попарно караулить зверя на засидке и тут же, не теряя времени, у маленькой, на отшибе стоявшей баньки выложить приваду.
Две ночи привада пролежала нетронутой и две ночи просидели возле нее Семен и Фролов.
На третий вечер, когда в домах колхозников засветились огни и где-то в дальнем заулке веселым перебором в такт частушке отозвалась гармонь, к Семену зашел старик Степанов.
— Пора, Семен Прохорович, на позицию,— напомнил он,— коль не надоело — надо идти. Сегодня должен быть! — Пойду, непременно! — согласился Семен.
Он надел тулуп, взял отцовскую «тулку» и вышел в сени за фонарем.
На крыльце его остановила Ксеня.
— Пошел бы лучше, братеник, на гулянку. У нас куда веселее будет,— пригласила она,— а то заладил в баню, как домовой! — Завтра с вами,— пообещал Семен. — А Любе что передать? Она ведь ждет? — с лукавой усмешкой спросила сестра. — Что хочешь, то и передавай,—огрызнулся Семен,— видишь, я на охоту собрался!
Ксеня птицей спорхнула с крыльца и скрылась за воротами.
Семен засветил фонарь и вместе со Степановым вышел на улицу.
Шли молча. Каждый думал о своем.
Когда свернули к огородам, сзади послышалась песня.
Незнакомый голос медленно и осторожно, словно нащупывая мотив, пропел:
— Ожидала кавалера,
Два годка не приезжал...
Короткая пауза оборвалась, и другой голос закончил:
— А приехал улыбнулся, На охоту убежал...
Раздался веселый смех. Гармонь дважды повторила куплет, и уже новый голос, по которому Семен узнал сестру, продолжил:
— Эх, Семен, ты Семен, А еще военный, У тебя заместо сердца Камень здоровенный. Семен невольно усмехнулся. — Про нас поют, дядя Николай,—подтолкнул он Степанова,— слышишь? — Слышу,— недовольно проворчал старик,— известные насмешницы! У них только и дел — припевки складывать. Это ведь сестра твоя с Любкой Козыревой стараются.
Семен хотел было обидеться, но вместо этого сам вдруг расплылся в широкой улыбке. — Молодежь! — только и нашел что сказать он, подумав, что завтра непременно надо будет сходить на гулянку.
Они пошли к бане и влезли на чердак. Под крышей было темно, как в подполе. Пахло копотью и березовыми вениками. Через маленькое слуховое окно с улицы тянуло морозом. Но запах свежести был приятен, и Семен сел у окна. Степанов устроился неподалеку, возле теплой трубы дымохода и, выкурив цыгарку, без лишних разговоров уснул. Семен остался дежурить. В деревне долго не смолкали голоса. Хлопали двери, скрипел снег под каблуками, в закоулках тявкали псы. Покой наступил незаметно. Один за другим в избах потухли огни, и кругом все стихло. Ночь выдалась холодная, ясная.
Семен, чутко прислушиваясь к тишине, то и дело поглядывал на приваду. Спать не хотелось. Выручила привычка. В руках у него было ружье, и это чем-то напоминало пост. А на посту он не уснул бы никогда, если бы даже пришлось простоять всю ночь. Время шло. Но зверь не появлялся точно нарочно. В четвертом часу запели петухи. Семену казалось, что ждать больше нечего, и он разбудил Степанова. Теперь старик сел возле окна, а Семен перебрался подремать на его место.
Шла третья ночь, которую он проводил на охоте, сказалась усталость. Он уснул и спал до тех пор, пока его не растолкал Степанов.
— Вставай. Опять впустую,— хрипел он простуженным голосом,— ни лешего не высидели!
Семен с наслаждением потянулся, разминая замлевшие суставы, и спрыгнул с чердака в сугроб.
— Давай-ка приваду осмотрим,— предложил он.— Может что в ней не так...
Он сделал несколько шагов и неожиданно остановился: на снегу виднелись отпечатки крупных лап зверя. Следы были свежие, только что сделанные. Они цепочкой тянулись к приваде через огород и уходили обратно в поле. Волк обошел вокруг привады несколько раз, но близко к ней почему-то не подходил. У Семена от волнения заколотилось сердце!
— Проспали мы, дед, добычу! — почти крикнул он подходившему Степанову.
Старик опешил: «Не может быть?» Но увидев следы, схватился за голову.
— Мать честная! И правда!
Он вспомнил волка недобрым словом и, несколько успокоившись, проговорил:
— Это я его в потемках не разглядел. Мне ведь будто и казалось чего-то, а толком не разобрал. Тьфу, пропасть! Не дай бог дожить до такой слепоты. Ну уж завтра он придет сюда вечером. Вот те крест!
— Придет! — согласился Семен. — А коль придет, так тут ему и конец! — рассудил старик.— Аида по домам. Не затаптывая следов, они разошлись.
Дома Семен проспал до обеда, и, выспавшись, первым делом отправился разыскивать Фролова, чтобы рассказать ему о ночном происшествии.
Бригадира дома не оказалось. Семен пошел по селу. И тут неожиданно у правления колхоза столкнулся с Любой Козыревой. Девуятка густо покраснела и поспешила пройти мимо. Но Семен успел ее разглядеть. Изменилась она до неузнаваемости. Похорошела. Озерной синью плеснулись на него из под темных бровей ее большие глаза. Семен заметил тяжелые косы на плечах, рот с яркими, как спелая брусника, губами, нежность подбородка и оторопел...
Люба успела отойти шагов на десять, прежде чем он, собрался с мыслями и громко окликнул ее:
— Люба, постой! Она остановилась. — Здравствуй! — проговорил Семен, продолжая с любопытством и удивлением разглядывать девушку. Люба поздоровалась. — Ты что же мимо проходишь? — Тороплюсь, дел много,— ответила она,— да и вы заняты. Зачем вам мешать. — Почему же ты меня на вы зовешь? — удивился Семен,— ведь мы с тобою выросли вместе.
Люба усмехнулась.
— Ну, дело былью поросло, давно то было. Об этом можно и позабыть. А теперь все другое. Прощайте, Семен,— сказала она и быстро побежала дальше.
Семен в недоумении пожал плечами. «Вот чудная»,— подумал он, и то ли от того, что встреча их была так неожиданна, то ли потому, что Люба и впрямь неузнаваемо похорошела, а он, ничего не зная об этом, упрямо избегал ее, Семен сам вдруг почувствовал в душе какое-то неясное смущение.
Весь день после этого он ловил себя на мысли о том, что девушка взволновала его ни на шутку. И все никак не мог он забыть ее большие лучистые глаза, которые синели перед ним, словно пролежины в осеннем хмуром небе.
Дома за обедом, будто бы между прочим, он спросил сестру:
— Вы гулять вечером с Любой будете? Я, пожалуй, тоже сходил бы! — А охота как же? — не утерпев съязвила сестра. — Сегодня не мой черед. Фролов караулить будет,— буркнул в ответ Семен.— Я предупредил уже его об этом. Ксеня улыбнулась.
— Ну, что ж, пойдем!
Вечером Семен начистил пуговицы, побрился, ладнее подогнал форму и стал поджидать, когда Ксеня придет с работы. Но вместо ее, в дом Куракиных ввалился Фролов. Увидев Семена, он прямо с порога забасил:
— Извини, Прохорыч! Подвел я тебя. Не могу в за-сидку идти — жена у меня заболела. Придется опять тебе отдежурить. Семен никак не предвидел такого оборота событий и даже не сразу нашелся что ответить.
— Отступаться-то нельзя, вся деревня за нас волнуется,— убеждал его Фролов,— сходи уж сам! — Надоело мне это дело! — честно признался Семен,— на гулянку сегодня сходить обещал. Я и так уж, как в наряде, три ночи отстоял!
— Завтра отдохнешь. Завалишь зверя на кровях, знаешь как гульнем,— продолжал уговаривать Фролов.
Семен безнадежно махнул рукой.
— Что мне это завтра, мне через два дня в полк собираться надо...
Но делать было нечего, и он сдался. Не хотелось бросать начатое, да и стыдно было перед земляками не сдержать обещания. Нельзя сказать, чтобы охота совсем не занимала его. Добыть матерого волка удается не каждому, и в этом не мало заманчивого. Но видно в сердце Семену уже запала другая искра, в нем затеплилась иная страсть, коль так вот безо всякого желания отправился он в за-сидку.
Настроение его ухудшилось еще больше, когда на улице он неожиданно встретил Ксеню и Любу. Девушки чуть было не прошли мимо него, но Ксеня узнала отцовский тулуп и в изумлении остановилась.
— Семен? Да это никак ты? — окликнула она брата.— Куда ты опять? А с нами хотел погулять?
Семену стало неудобно перед подругами. Он почувствовал на себе их удивленные и разочарованные взгляды и надулся. — Хотел, да ничего не вышло,— глухо ответил он,— у Фролова жена заболела, пришлось опять мне идти. — Знать ничего не знаю,— распалилась Ксеня,— мы у Любы вечерку собрали, ребят пригласили, за тобой пошли. А ты? Семен виновато посмотрел на Любу.
В коротком полушубке, в белом пуховом платке, в валенках с аккуратно завернутыми голенищами девушка была так хороша, что у него в груди все заныло.
— Не для себя ведь я, для колхоза стараюсь,— словно оправдываясь, проговорил он,— и ты, Любаша, не обижайся. — Сердце у тебя какое-то каменное,— не унималась Ксеня,— она тебя два года ждала. А ты поговорить даже не можешь? — Завтра встретимся, обо всем поговорим,— пообещал Семен.
Но Люба неожиданно засмеялась:
— Нет, Сема, хватит завтраков, сыта я ими. Пойдем, подружка,— и она потащила за руку Ксеню. Ксеня хотела еще что-то сказать, но вдруг повернулась и пошла вместе с Любой.
На чердак Семен залез в самом плохом расположении духа. Сердился он на Фролова, на зверя, отчасти на себя, но больше всего на сестру за ее болтливый и дерзкий язык.
Зимняя ночь длинная. О чем только не задумаешься, глядя на небо да на звезды. Но постепенно плохое настроение прошло, и мысли одна светлее другой завладели его душой. О чем он думал? Конечно, о Любе. Мила ему стала эта удивительно синеглазая девушка и, вспоминая о ней, он чувствовал, как сладко начинало волноваться его сердце. «Она простит, она добрая,— думал Семей, — сегодня не удалось повидаться, завтра увижу ее и все скажу, что на душе зародилось».
Между тем млечный путь, пересекая небо, засветился тусклым, белесым светом. Из-за леса вылез тонкий рожок серебристого месяца. В это-то время Семен и заметил вдруг на дороге большую движущуюся тень. Это был волк. Все мечты, всю сонливость с Семена мигом, как ветром, сдуло.
Остановившись на минуту возле плетня, волк послушал тишину, поводил носом, и, не заметив ничего подозрительного, скорой рысцой затрусил к приваде. Семен ждал его и был готов. Он даже не дал зверю осмотреться и выстрелил, едва тот припал над костями. Желтое пламя на мгновенье застлало Семену глаза. Секунду он не видел ничего, кроме яркой вспышки. Но скоро присмотрелся: волк, сильно припадая на переднюю лапу, тяжелым галопом бежал в поле. Семен вдогонку ему выстрелил второй раз и, не теряя ни секунды, спрыгнул в сугроб. Зверь продолжал бежать. С каждой минутой темнота все плотнее сгущалась за ним, и скоро он совершенно пропал в ночи.
«Промазал, мечтатель»! — с досадой подумал Семен и бегом бросился к приваде. Чиркнув спичку, он осмотрел след. След был неровный, широкий. Волк уходил, волоча но снегу правую переднюю лапу. За ним, словно рассыпанная клюква, тянулись темные комочки застывшей крови.
Не зная, что предпринять, Семен бегом припустил к старику Степанову. Минут через сорок, вооружившись фонарем, они уже вдвоем разглядывали след.
Семен волновался и, не переставая, бранил самого себя, но старик успокоил его.
— Ничего, далеко ему не уйти. Заранил ты его,— уверенно проговорил он.— Утром найдем по следу. Молодец ты. брат! Спасибо все- люди скажут.
Семену не терпелось ждать до утра, но делать было нечего.
Как только рассвело, Степанов пошел по избам. В погоню за подранком собралось человек десять. Встали на след и, быстро проскочив поле, вошли в лес. Вел охотников Семен, замыкал Степанов. Старик шел без ружья на широких лыжах, то и дело покрикивая:
— Эге-ге! Обрезай его, ребятушки, обрезай! Первую лежку встретили примерно через час. Лежка
была совсем свежей, Семен не останавливаясь прошел мимо нее.
За озером в кустах можжевельника открылась вторая лежка. И опять цепочка следов уходила от нее в глубь леса. Волк бежал, не выбирая дороги. Он лез через кусты, бился о стволы деревьев, спотыкался, падал, но вставал и бежал. Видно было, что он торопился забиться подальше в глушь и лечь там зализывать рану.
Семен намного опередил всех и шел один. Рубаха на нем взмокла, волосы под шапкой слиплись от пота, лицо и руки горели на ветру. Но останавливаться он не думал. Добыча была где-то здесь, рядом, он чувствовал это, волновался и горячился. Охотничий азарт гнал его вперед, а слово, данное землякам, еще больше подстегивало и заставляло напрягать силы.
Скоро попалась третья лежка. Семен поднажал и почти тут же увидел среди деревьев серую волчью спину. Загнанный, обессиленный, волк с таким свирепым оскалом 'посмотрел на своего преследователя, что Семен остановился. Ни страха перед человеком, ни смирения не было видно в нем. Одну только звериную ненависть выказывали прижатые уши, желтые в кровавой пене клыки и серая с седым отливом вздыбленная шерсть. Глаза у волка горели, бока тяжело раздувались. Минуту, вторую Семен смотрел на него и дал дуплет. Волк, точно подкошенный, ткнулся мордой под куст. Охота была окончена.
Все, что произошло дальше Семена интересовало мало. Поздравление односельчан, оживленная встреча в деревне по возвращении охотников, даже обещание председателя колхоза написать благодарственное письмо командиру части Семен выслушал довольно рассеянно. Не этого хотелось ему сейчас. Вот если бы его поздравила «с полем» Люба, он кажется был бы счастлив вполне. Но девушки не было видно среди встречавших. Вместо нее Семен увидел Ксеню, обрадовался и подошел к ней.
— Что скажешь, сестренка? Не зря старался? — спросил он.
Ксеня пожала плечами.
— Кто знает. — А Любаша где? - не утерпел Семен. — Уехала,— просто ответила Ксеня. Семен опешил. — Куда? — К тетке в Пронино. Может еще какого зверя караулить будешь? Говорят, лиса где-то ходит... — Ну и подкараулю! — обозлился Семен, заметив улыбки односельчан.
Он вытер вспотевший лоб, поправил крепление на лыжах и уже спокойней проговорил:
— Я тебе ту лису вечером из Пронино приведу живую. Для меня-то семь верст по морозцу пройти - одно удовольствие!